Всё равно выебут, так уж пусть по большой любви! (c)
Почти год назад у меня умер дедушка. Молодой (для дедушки), сильный, здоровый вполне человек. Просто встал с кресла и умер. Никто не ожидал. И были похороны, и было страшно от того, как бабушка стала похожа на маленькую птичку. Она встречала всех и говорила, что дедушка умер, как будто мы не знали, обнимала и плакала. Бабушка спала долго свернувшись калачиком, день и ночь плакала, мы ходили ночью слушать её дыхание.
4 дня дедушка лежал в доме. Понимаете? Мой дедушка с большими смешными ушами и сильными руками лежал мёртвый 4 дня в комнате. Потом он стал чернеть. Потом приехал дядя Рубик и были похороны.
На похороны пришла девочка Женя, моя троюродная сестра, бывшая девушка Кати, которую Катя не могла забыть на протяжении всех наших отношений, говорила, что любит только её. На тот момент мы надолго с Катей расстались, но я её ещё любила. И знала, что Катину любовь пожгла именно наша родственность с этой девочкой. И я горела. И я ненавидела. И рыдала от горя. От всех горей, которые тогда на меня свалились. А это было не последнее. И когда её мне представляли (а семья то армянская, не дай Бог, кто узнает), я фыркнула, отвернулась, высказала взглядом крайнее призрение, ничего не сказала. Вела себя в высшей мере неправильно. А потом рыдала у мамы на груди, почти во всём созналась. Видела в этой Жени мерзкую суку и ведьму. Однако она проиграла, как и я.
Шли похороны. Было дико холодно и были огромные комары. Апрель.
Я ехала домой с бутылкой вина, у меня в памяти хранились свежие картины того, как эта Женя начала метать жрачку со стола, когда нам даже кусок в горло не лез и спрашивала, что она тут делает?
А я всю дорогу пила и рассказывала маме по телефону, какая Катя замечательная, не называя не имён, не пола.
Я пришла домой, села на пол и закричала от жуткой боли. Я сейчас вспоминаю и слёзы льются. Я не плакала, я почти рычала, кричала, была в катях пьяная, но ум мой был ясен. Он был остр и удивительно ясен именно от дикой боли.
Потом я пошла збрасываться с балкона. Денис меня достал и поставил на место.
Вечером следующего дня позвонила Катя.
Дедушка ещё долго приходил ко мне во сне и ругал, чего никогда не делал при жизни.
Сегодня я приехала домой к маме поздравить её с наступающим нг, т.к завтра мы валим в мск. Мама всё время ясно даёт мне понять, что я сокращаю её дни, что в её смерти мне надо будет винить только себя, плачет всё время, мы дико скандалим, даже если я просто хотела приехать, поздравить.
Смерть – это страшно, слёзы горя, усталости – это страшно. Она знает это.
Я стала слезами, горем, стыдом, страхом.
Я – зверь, изверг, урод. Иногда мне хочется жить отдельно и выглядывать из-за углов на людей, чтоб люди меня не видели.
Когда плачут женщины, я тоже плачу. Я тоже женщина.
И не надо говорить о смерти с близкими.
4 дня дедушка лежал в доме. Понимаете? Мой дедушка с большими смешными ушами и сильными руками лежал мёртвый 4 дня в комнате. Потом он стал чернеть. Потом приехал дядя Рубик и были похороны.
На похороны пришла девочка Женя, моя троюродная сестра, бывшая девушка Кати, которую Катя не могла забыть на протяжении всех наших отношений, говорила, что любит только её. На тот момент мы надолго с Катей расстались, но я её ещё любила. И знала, что Катину любовь пожгла именно наша родственность с этой девочкой. И я горела. И я ненавидела. И рыдала от горя. От всех горей, которые тогда на меня свалились. А это было не последнее. И когда её мне представляли (а семья то армянская, не дай Бог, кто узнает), я фыркнула, отвернулась, высказала взглядом крайнее призрение, ничего не сказала. Вела себя в высшей мере неправильно. А потом рыдала у мамы на груди, почти во всём созналась. Видела в этой Жени мерзкую суку и ведьму. Однако она проиграла, как и я.
Шли похороны. Было дико холодно и были огромные комары. Апрель.
Я ехала домой с бутылкой вина, у меня в памяти хранились свежие картины того, как эта Женя начала метать жрачку со стола, когда нам даже кусок в горло не лез и спрашивала, что она тут делает?
А я всю дорогу пила и рассказывала маме по телефону, какая Катя замечательная, не называя не имён, не пола.
Я пришла домой, села на пол и закричала от жуткой боли. Я сейчас вспоминаю и слёзы льются. Я не плакала, я почти рычала, кричала, была в катях пьяная, но ум мой был ясен. Он был остр и удивительно ясен именно от дикой боли.
Потом я пошла збрасываться с балкона. Денис меня достал и поставил на место.
Вечером следующего дня позвонила Катя.
Дедушка ещё долго приходил ко мне во сне и ругал, чего никогда не делал при жизни.
Сегодня я приехала домой к маме поздравить её с наступающим нг, т.к завтра мы валим в мск. Мама всё время ясно даёт мне понять, что я сокращаю её дни, что в её смерти мне надо будет винить только себя, плачет всё время, мы дико скандалим, даже если я просто хотела приехать, поздравить.
Смерть – это страшно, слёзы горя, усталости – это страшно. Она знает это.
Я стала слезами, горем, стыдом, страхом.
Я – зверь, изверг, урод. Иногда мне хочется жить отдельно и выглядывать из-за углов на людей, чтоб люди меня не видели.
Когда плачут женщины, я тоже плачу. Я тоже женщина.
И не надо говорить о смерти с близкими.
-
-
29.12.2007 в 15:09И не нужно ронять слезы,скоро Новый Год,еще одна жизнь,которую прожить надо с удовольствием!